Было абсолютно всё равно, что обо мне думают посторонние. Когда у меня начинался этот отвратительный зуд, когда чесалось повсюду, где одежда была тесной, я просто чесала там, где чесалось. Мне ничего не стоило, например, в метро снять сапог или задрать юбку до пупка, чтобы почесаться. Меня интересовало только, какого мнения обо мне наши люди из компании…
А рано или поздно любому игловому становится уже абсолютно всё по барабану, когда они уже не контачат ни в одной тусовке, потому что вообще не способны уживаться с людьми. Я знала некоторых старых нарков, которые кололись уже пять или даже больше лет и всё ещё были живы… У нас было странное отношение к старикам. Эти одиночки, с одной стороны, были для нас очень крутыми личностями.
Было неплохо иметь возможность сказать на сцене: вот мол, я знаю того и того из старых… С другой стороны, мы их презирали, – они ведь действительно опустились на самое‑самое дно… Мы, молодые, их боялись. В этих стариках не оставалось уже ничего человеческого, действительно ни малейших остатков совести. Они могли так врезать с плеча по своему брату‑наркоману, если им нужен был дозняк, что мало не покажется. Самого дикого из них звали Левый – он был самым левым типом на сцене.
Дилеры, завидев его, убегали ещё быстрее, чем при полицейской облаве, потому что если ему везло поймать какого‑нибудь барыгу, то он просто отнимал весь порошок и всё. Никто из дилеров не отваживался сопротивляться ему, ну а всякая мелюзга, вроде меня, приходила в настоящий ужас при одном только упоминании Левого…
Знакомство с Левым я испытала на собственной шкуре… Как‑то раз, когда я только закрылась в дамском сортире, чтобы ширнуться, кто‑то спрыгнул прямо на меня через перегородку. Левый! Я знала уже из рассказов, что это был его любимый приём – караулить у сортира, пока туда не зайдёт девочка с дозой. И я знала, каким грубым он может быть. Так, короче, я отдала ему мой шприц и дозу. Он сразу успокоился, вышел и остановился перед зеркалом. Он уже ничего не боялся в этой жизни…
Вогнал себе дозу прямо в шею. На всём его теле просто не оставалось ни одной здоровой вены – давно камыш шумел. Кровь лилась ручьём. Я думала, он попал прямо в сонную артерию… Его это впрочем, нисколько не волновало. Он просто сказал: «Ну и славненько!» – и отвалил.
По меньшей мере, мне было ясно, что так далеко я не зайду. Даже если захочу.
Чтобы так долго жить с героином, как Левый, нужно быть действительно очень серьезным типом, а я такой явно не была. Я же не смогла даже сумочки стащить у бабушек из КаДеВе…
В нашей компании речь шла всё больше и больше о работе. У парней были те же проблемы, что и у наc. Что говорить, это был не праздный интерес – тут мы могли практически помочь друг другу. Мы, девушки, делились между собой опытом общения с клиентами. Круг клиентов, которых мы обслуживали, со временем был очерчен достаточно чётко. И если для меня, например, какой‑то клиент был в новинку, то возможно, что Бабси или Стелла уже имели с ним дело. И было неплохо знать их опыт.
У нас были достойные рекомендации клиенты, клиенты менее достойные рекомендации и совершенно противопоказанные. При оценке фраеров личные симпатии в расчёт не принимались. Нас совершенно не интересовало, что у него за работа, женат ли он и так далее… Обо всей этой личной чепухе, которую нам так любили поведывать клиенты, мы не говорили. Речь шла только о наших профессиональных преимуществах в общении с тем или иным из них.
Так, например, предпочтение оказывалось тем фраерам, которые панически боялись венерических болезней и работали только с резиной. Они, к сожалению, встречались редко, несмотря на то, что каждая девушка на панели раньше или позже ловила какой‑нибудь геморрой и, – естественно, – боялась обращаться к врачу из‑за наркотиков.
Преимуществом было, если клиент с самого начала ничего особенного не хотел – только по‑французски. Тогда не приходилось часами торговаться с ним. Плюсом было и относительная молодость клиента, – если он не был так отвратительно жирен, если он обращался с тобой не как с куском говна, а всё‑таки как с человеком, приглашал поесть, например…
Но самым важным критерием была, конечно, платежеспособность фраера: как много денег и за какую работу можно было с него стрясти. Неудовлетворительными признавались те фраеры, которые не придерживались договоренностей и внезапно силой и угрозами пытались затащить нас в пансион, где хотели получить добавочные услуги.
Самых отмороженных мы узнавали издалека… Тех, что пытались в конце силой отнять деньги обратно, говоря, что они, мол, недовольны качеством. От таких отморозков парни страдали ещё больше, чем мы.
* * *
Так начался новый, семьдесят седьмой год. Я практически не замечала, как летит время. Лето или зима, Рождество или Новый год – для меня все дни были одинаковы.
Особенностью Рождества было, правда то, что я получала в подарок деньги, и могла позволить себе сделать на одного или двух клиентов меньше. Всё‑таки праздник! Да и слава богу – практически нереально было в праздники найти клиента…