– Где же Михайловы? Которые? Указывай! – прошептал Назаров, сжимая руку старшего стрелочника.
Лукинский выдернул руку и пьяным голосом, заикаясь, дерзко проговорил:
– А я почем знаю… Никаких Михайловых тут нет. Ничего не знаю.
– А, вот что! – воскликнул Назаров и, выхватив свисток, протяжно свистнул.
Немедленно в трактир вошли пристав, десятский и начальник станции.
– Господин пристав, немедленно распорядитесь оцепить все выходы из трактира. Этот пьяный негодяй играет странную роль. Он не желает указать Михайловых.
К счастью, трактир имел только одну дверь, ту, через которую вошли Назаров и его спутники. Около него встали пристав и десятский. В трактире мгновенно наступила мертвая тишина. Посетители, бражничавшие за чаем и водкой, как бы окаменели от неожиданности и испуга.
– Кто из вас Михайловы, Иван и Федор? – резко спросил Назаров.
Оклик остался без ответа.
– Десятский, буфетчик! Называйте этих лиц… Вы знаете их? Есть среди них Михайловы?
– Никак нет.
– Вам Михайловых? – спросил перетрусивший буфетчик. – Их теперь действительно нет, а только они были.
– Когда?
– Да, почитай, минут с двадцать, как ушли. Пили они тут, а потом явился Лукинский, вот этот, что с вами. Подошел к ним, что-то сказал, они вскочили, давай его наскоро потчевать. Он стакана три водки выпил. Как только он ушел, бросились из трактира и Михайловы,- ответил буфетчик.
Было очевидно, что “примерный” Лукинский предупредил негодяев и те бросились в бегство.
* * *
Назаров сурово взглянул на начальника станции.
– Удружили-с! – бросил он ему.- Где теперь его искать? Какие у вас еще тут есть заведения подобного сорта?
Они бросились к постоялому двору. Чтобы исключить возможность побега Михайловых из дома Суворовой, если бы они там оказались, Назаров обратился к приставу:
– Будьте так любезны окружить этот дом понятыми.
– Я не могу этого сделать скоро,- ответил пристав.
– Как не можете?! – вскипел агент.- Что же мне, из-за ваших порядков упускать из рук преступника? Дать ему возможность скрыться?
– Но где же я возьму сейчас понятых? – оправдывался пристав.
Назаров понял, что ему придется рассчитывать только на собственную сообразительность и энергию. По счастью, рядом с постоялым двором Назаров увидел ярко освещенный дом. В его окнах мелькнула фигура жандарма. Оказывается, тут шла свадьба, на которой пировал и жандарм. Назаров немедленно его вызвал и попросил о помощи.
Оставив у каждого выхода дома Суворовой по человеку, Назаров постучал в двери постоялого двора. В эту минуту жандарм Маслюк, стоявший во дворе, услышал какой-то шорох.
– Ваше благородие,- подбежал он к Назарову,- вроде человек во дворе прячется.
Назаров, а за ним и остальные бросились во двор. Там стояли экипажи, телеги, сани и виднелась большая груда сложенных дров. Назаров сразу подошел к дровам и начал внимательно вглядываться в них. Вдруг он радостно воскликнул:
– Ага! Наконец-то попался…
За грудой дров лежал притаившийся человек.
– Ну, вставай, братец, теперь уже все равно никуда не спрячешься. Берите его, господа!
В то время, как полиция извлекала из дров Ивана Михайлова, Назаров поднялся на чердак, где, как оказалось, прятался Федор Михайлов. Назарову сразу бросилось в глаза, что Иван Михайлов был более перепуган и смущен, чем брат его Федор. Прежде чем приступить к обыску, Назаров обратился к Ивану Михайлову:
– Ну-ка, любезный, покажи свои руки. Они были все изрезаны. Последнее сомнение исчезло. Убийца иеромонаха был пойман. Начался обыск. В кармане пальто Ивана Михайлова нашли желтый бумажник, в котором было девяносто семь рублей кредитными бумажками, открытые золотые часы с золотой цепочкой, складной медный образок и еще одни, закрытые, часы с золотой цепью, а также носовой платок. У Федора Михайлова нашли кошелек с окровавленными трехрублевками, тринадцать золотых монет, из которых четыре русских, девять французских, серебро и другие монеты.
На нижнем белье Ивана Михайлова были обнаружены кровавые пятна. Назаров немедленно дал мне телеграмму о поимке преступников. От Окуловки до Петербурга Михайловых сопровождали три жандарма и, кроме того, от станции Вишера – три полицейских надзирателя.
Через несколько дней оба Михайловых стояли в моем кабинете.
– Вы убили иеромонаха Иллариона? – спросил я.
– Не мы, ваше превосходительство, а только я один,- ответил Иван Михайлов.
– Ну, рассказывай, как было дело.
* * *
– В восьмом часу вечера десятого января,- начал свою исповедь убийца,- я пошел в лавру и направился прямо в келью иеромонаха Иллариона.
– С целью убить и ограбить его? – спросил я.
– Нет. В то время у меня и мысли этой не было. Просто хотел повидать отца Иллариона, потому ведь я служил ему. Дверь кельи заперта не была. Отворил я дверь, вошел в прихожую и громко сказал:
“Боже наш, помилуй нас!”
“Аминь!” – послышался голос Иллариона. Я вошел тогда в комнату. Из другой комнаты навстречу мне вышел отец Илларион, неся в руке сахар. Самовар уже стоял в первой комнате, за перегородкой на столе. На нем я заметил какую-то посуду и перочинный нож. В той же комнате на окне лежали два ножа – один для колки сахара, короткий и толстый, другой для хлеба. Я подошел под благословение и получил его. Мы стали разговаривать. Иеромонах спросил меня, что я теперь делаю, где служу. Я ему рассказал, что приехал в Петербург приискивать себе место на железной дороге.