– Приехав в столицу,- продолжала свой рассказ Михайлова,- мы направились на Петроградскую сторону, в какую-то гостиницу, где пробыли три или четыре ночи. Из этой гостиницы перебрались в другую, где пробыли до утра седьмого сентября. Там мы только ночевали, а дни проводили в прогулках и посещениях знакомых Митрофанова, которых я не знала. В понедельник седьмого сентября я условилась с ним, что в этот день мы переедем в комнату к знакомой Пелагее Федоровой, содержащей на Песках квартиру. В семь часов вечера переехала я с нашими вещами туда и стала поджидать своего возлюбленного. Он, однако, явился только утром на следующий день. “Где ты был?” – спросила я его. “У знакомых”,- ответил он.
Далее Михайлова рассказала, что в этот же день они поехали в Шлиссельбург, где, по словам Митрофанова, ему надо было повидать свою бабушку, чтобы перехватить у нее денег. Однако никакой бабушки он не видел. Гуляли, угощались, ночевали в гостинице, а утром, возвратившись в Петербург, прямо с вокзала проехали к Устинье Михайловой, где и были схвачены.
– Скажи,- спросил я,- отчего Митрофанов оказался переодетым?
– Я пошла покупать ему папиросы. Только вышла из ворот, глядь – городовой, околоточный. Меня точно кольнуло что. Уж не за ним ли, думаю? Пришла я, а он сидит и мирно пьет кофе, которым угощала моя сестра. “Так и так,- говорю ему тихо,- полиция стоит у ворот”. Он побледнел и говорит мне: “А ведь это меня выслеживают, потому что я убежал с этапа. Что делать?” Стал он думать и придумал переодеться, чтобы под видом женщины проскользнуть мимо полиции. Одела я его в платье сестры моей и побежала за каретой. Ну а дальше вы и без меня знаете,- почти зло выкрикнула Михайлова и заплакала.
Перед нами стояла женщина, безумно, по-видимому, любящая этого закоренелого злодея.
– Скажи, Михайлова, были у него деньги, видела ты их?
– Были… Но нельзя сказать, чтоб большие. Где три, где два рубля платил он. Но деньгами не швырялся.
* * *
Отпустив Михайлову, я вечером позвал Жеребцова.
– Ну что, узнали что-нибудь?
– Я сейчас производил обыск у Устиньи Михайловой. Буквально ничего подозрительного! Она показала, что Митрофанова видела у себя впервые, что ее сестра, арестованная Ксения, представила его как жениха.
– Ну-с, а дальше где вы были?
– У Пелагеи Федоровой, квартирной хозяйки, у которой Михайлова сняла комнату. Муж ее сообщил, что на другой день по обнаружении убийства в Морском корпусе явился Митрофанов к своей любовнице Михайловой, поселившейся у них, утром, часов в одиннадцать. Вскоре он ушел, а вернулся уже в новом пальто, костюме, хвалился своими обновками. Потом Митрофанов и Михайлова уехали, и с тех пор он больше их не видел.
– Вы говорите Федоров? – спросил вошедший Виноградов.- Позвольте, это тоже наш знакомый! Он судился один раз за кражу и находится в тесной дружбе с Митрофановьм.
– Вы произвели обыск вещей Михайловой и квартирной хозяйки?
– Как же… Среди массы мало подозрительных вещей я обратил внимание на жилетку, принадлежащую Митрофанову. На ней с правой стороны, между первой и второй пуговицами, ясно бросается в глаза небольшое кровяное пятно. Все вещи я распорядился доставить сюда.
Теперь мне предстояло самое главное: допрос Митрофанова. Я знал, что это будет труднейший из допросов. Сын хотя и незначительного, но все же чиновника, он получил кое-какое образование, дополнив его верхушками разных знаний, схватывать которые он был великим мастером. Один, в тиши своего кабинета, я принялся обдумывать план допроса. Наконец, я остановился на одном решении. Я позвонил и приказал привести Митрофанова.
На этот раз Митрофанов предстал передо мной уже не женщиной атлетического роста, а высоким, широкоплечим, красивым мужчиной, одетым чисто, почти франтовато. Он вежливо поклонился.
– Ну, Митрофанов,- начал я после продолжительной паузы,- что и как мы будем с вами говорить?
– А, право, не знаю, ваше превосходительство, это зависит от вас,- отвечал он.
Я подметил в его глазах огонек насмешки.
– Нет, Митрофанов, не от одного меня это зависит, а также и от вас.
– Как так?
– Очень просто. О чем говорить… Ну, разумеется, мы будем говорить об убийстве Сергеевой. Другой вопрос – как говорить. Вот это-то и зависит от вас.
– А именно?
– Мы можем говорить и очень кратко, и очень долго. Во втором случае – вы отнимете и у себя, и у меня несколько часов сна, в первом случае – все будет кончено в несколько минут.
Я рассмеялся, улыбнулся и он.
– Что же вы выбираете?
– Конечно, первое. Я очень устал, всю эту ночь не спал.
– Отлично. Итак, в двух-трех словах расскажите, как вы убили Сергееву и ограбили несчастного титулярного советника Шнейферова? – быстро задал я ему вопрос.
Ни один мускул не дрогнул на его лице.
– Это… Это слишком уж скоропалительно даже для вас,- ответил он, улыбаясь углами рта.
– Вот что… Значит, вы не убивали и не грабили? Ах, это скучно, Митрофанов…
– Покорнейше благодарю. Вам скучно, что я не убивал никого и не ограбил, и для того, чтобы вам было… веселее, я должен убить Сергееву и ограбить ее хозяина?
– Слушайте, Митрофанов, бросьте вы бесполезное запирательство. Вы сами понимаете, вам не отвертеться. Против вас – тьма явных, неоспоримых улик. За два дня до убийства вы приходили к Сергеевой, вашей бывшей любовнице, с которой вы вместе фигурировали в деле Квашнина. Сергеева вас представила своему хозяину как брата. Стало быть, факт налицо – вы были в квартире, где совершено преступление. Затем, на другой день после убийства Сергеевой и ограбления Шнейферова у вас вдруг неизвестно откуда появились деньги. Вы покупаете новый костюм, пальто, часы, тратитесь на прогулки с вашей любовницей. Наконец, когда вы узнаете о присутствии полиции у ворот дома, вы устраиваете чисто маскарадное переодевание. Если к этим уликам добавить ваш “послужной список”, в котором значится ваша судимость за три кражи, то, вы понимаете сами, спасения вам нет.